Дети Ананси - Страница 22

Но Паук жил в ином мире.

Они направились к Вест-энду и остановились у переполненного паба. Народу там было столько, что часть перебралась с выпивкой на тротуар. И Паук вдруг бросил «привет» девушке по имени Сильвия, чей день рождения (как выяснилось) праздновали. Именинница была польщена, услышав, что Паук пообещал в честь такого случая угостить выпивкой ее с друзьями. Потом стал рассказывать анекдоты («…«нескафе»? Да это же лучшая банка для окурков!») и сам над ними хохотал — радостным раскатистым смехом. Он с ходу запомнил, как кого зовут. Он заговаривал с людьми и слушал, что ему рассказывают в ответ. Когда Паук объявил, что пора поискать другой паб, вся вечеринка решила (все до одной женщины), что пойдет с ним…

К третьему пабу Паук походил на рок-певца после концерта: девушки на нем просто висли. Ластились. Несколько наполовину в шутку, наполовину всерьез поцеловали. Толстый Чарли глядел на происходящее с неподдельным ужасом.

— Ты его телохранитель? — спросила одна.

— Что?

— Его телохранитель? Да?

— Нет, — ответил Толстый Чарли. — Я его брат.

— Ух ты! Даже не знала, что у него есть брат. Он потрясающий, правда?

— Правда, правда, — согласилась другая, которая некоторое время прижималась к Пауку, пока ее не оттеснили другие тела с теми же намерениями. Толстого Чарли она только сейчас заметила. — Ты его менеджер?

— Нет. Он его брат, — сказала первая и многозначительно добавила: — Он как раз мне это объяснял.

Вторая пропустила ее слова мимо ушей.

— Ты тоже из Штатов? У тебя такой странный акцент.

— Когда я был маленьким, мы жили во Флориде. Мой папа — американец, а мама… ну, родилась она на Сан Андреасе, но выросла в…

Никто его не слушал.

Когда они двинулись дальше, запоздалые гуляки с дня рождения потянулись следом. Женщины обступили Паука, спрашивая, куда идут теперь, предлагали рестораны и ночные клубы, но Паук только улыбался и шел себе вперед.

Толстый Чарли тащился сзади, чувствуя себя как никогда чужим.

Спотыкаясь, вся компания брела через мир желтых фонарей и разноцветных неоновых вывесок. Паук обнимал нескольких женщин разом. На ходу он целовал их без разбора — как человек, надкусывающий сперва один, потом другой летний плод. Никто как будто не обижался.

«Это не нормально, — думал Толстый Чарли. — Ни в коем случае не нормально». Он даже не пытался нагнать, просто старался не отставать.

И все еще чувствовал на языке горькое вино.

Тут он сообразил, что одна из девушек идет с ним рядом. Она была невысокой, худенькой, с хорошим лукавым личиком — точь-в-точь проказливый эльф — и сейчас тянула его за рукав.

— Что мы собираемся делать? — спросила она. — Куда идем?

— Мы оплакиваем моего отца, — ответил Толстый Чарли. — Кажется.

— Это что, реалити-шоу?

— Надеюсь, что нет.

Паук тем временем остановился и повернулся. Глаза у него блеснули так, что Толстому Чарли стало не по себе.

— Пришли, — объявил Паук. — Мы у цели. Он бы этого хотел.

На листке ярко-оранжевой бумаги на дверях паба было написано от руки: «Сегодня. Наверху. КАРАОКЕ».

— Песни, — сказал Паук и добавил: — Шоу начинается.

— Нет! — вырвалось у Толстого Чарли, и он застыл как вкопанный.

— Ему бы понравилось, — улыбнулся Паук.

— Я не хочу петь. Только не на людях. К тому же я пьян. И вообще это не самая удачная мысль.

— Это отличная мысль, — с чарующей улыбкой возразил Паук. «Включенная» в нужный момент, такая улыбка способна развязать священную войну. Однако Толстого Чарли она не убедила.

— Послушай, — начал он, стараясь подавить панику, — у каждого из нас есть что-то, чего он просто не делает. Верно? Кое-кто не летает. Кое-кто не занимается сексом на публике. Кое-кто не растворяется в дым. Я ничего такого не делаю. И, главное, не пою.

— Даже ради папы?

— Особенно ради папы. Он уже в могиле и больше меня опозорить не сможет. Во всяком случае, больше, чем уже опозорил.

— Прошу прощения, — сказала одна из молодых женщин. — Прошу прощения, но мы идем? Потому что мне холодно, а Сильвии нужно по маленькому.

— Идем, — решил Паук и улыбнулся ей.

Толстый Чарли хотел запротестовать, настоять на своем, но его уже затянули внутрь — он сам себя ненавидел. На лестнице он нагнал Паука.

— Я войду, — сказан он. — Но петь не буду.

— Ты уже вошел.

— Знаю. Но петь не буду.

— Нет смысла говорить, что не войдешь, когда уже вошел.

— Я не умею петь.

— Хочешь сказать, что я унаследовал и музыкальные таланты тоже?

— Я хочу сказать, что, если открою рот, чтобы петь на людях, меня стошнит.

Паук ободряюще сжал ему локоть.

— Бери пример с меня.

Именинница и две ее подруги неуверенно поднялись на небольшую сцену и прохихикали через «Танцующую королеву». Толстый Чарли пил джин с тоником (кто-то сунул ему в руку стакан) и морщился на каждой ноте, где они фальшивили, на каждой перемене тональности, которой не случалось. Остальные гости с дня рождения зааплодировали.

Их место заняла другая девушка — та самая, которая спрашивала Толстого Чарли, куда они идут. Зазвучали вступительные аккорды «Поддержи меня», и она запела — если только понимать это выражение в самом приблизительном и широком смысле: она не попадала ни в одну ноту, вступала слишком рано или слишком поздно, да и вообще неправильно читала слова. Толстому Чарли стало ее жаль.

Спустившись со сцены, она направилась к стойке. Толстый Чарли уже собрался сказать что-нибудь сочувственное, но она просто светилась от радости.